Ранняя травма от поздней травмы отличается наличием моментов вторжения таких чувств, которые непереживаемы. При поздней травме (такой травмой называется психотравмирующее событие, которое произошло после трехлетнего возраста) у ребенка уже есть самосознание и речь. Этого достаточно, фундамент сложен, весь мир внутреннего и внешнего ресурса лежит у его ног. Терапия поздних травм сводится в общем к символизации (проговариванию, вербализации опыта для его осознания и проживания) и к тому, чтобы научиться этими разнообразными ресурсами пользоваться. Это не значит, что поздний процесс простой: это огромная, сложная и долгая работа, она занимает годы и требует большого количества поддержки, и страдающему от посттравматических симптомов взрослому предстоит освоить этот самый мир ресурса, освоить огромное количество информации, научиться большому количеству вещей, но у него уже есть инструменты. Он может говорить, он может думать, он может осознавать себя.
При ранней травме у ребенка нет ничего, и чем он младше — тем серьезнее это «ничего». Младенческие травмы в смысле проговаривания и других видов символизации непереживаемы, поскольку досознательны и довербальны. Младенцу, переживающему травму, просто плохо: физически, потому что он больной или голодный (травмы ранних госпитализаций, пренебрежения или раннего отъема от груди) и эмоционально, поскольку отрыв от матери вызывает сепарационную тревогу, которая представляет собой сочетание ужаса и отчаяния.
Поэтому у «ранних» взрослых случаются такие приступы тревоги и беспомощности, при которых разум и слова никак не помогают — просто потому, что адресованы они довербальному страдающему существу, которому нужно не это. Если «поздний» травматик с усилиями и с поддержкой может научиться тому, как свои травматические вторжения переживать, получая от этого новый опыт и развитие (например, переживший насилие может обнаружить в себе протест и силу и через это получить возможность стать другим, более смелым и опорным человеком), то «ранний» должен научиться в этот опыт не ходить. Развитие, которое для «позднего» возможно через трансформирующий опыт, для «раннего» возможно в отсутствие вторжений такого опыта, поскольку совсем маленький ребенок развивается не через фрустацию, а лишь тогда, когда ему сыто, тепло и безопасно.
Тревогу ранней травмы можно успокоить физическим контактом, теплом, сытостью (не обжорством, поскольку переполненный желудок тоже вызывает физическую боль) и ритмом. Последнее не очевидно, но важно: есть неврологические исследования, которые показывают связь между психическим состоянием людей, переживших серьезные ранние травмы (в книге Брюса Перри и Майи Салавиц «Мальчик, которого растили как собаку» много примеров таких травм и неврологической работы с ними) и занятием таких людей ритмикой, пением, танцами, игрой на музыкальных инструментах. То есть, если с человеком происходит вторжение младенческих ужаса и отчаяния, ему не нужно с собой разговаривать, но ему нужно пойти поиграть на пианино или потанцевать. Эти занятия нужны не для радости, а для ритма. Покачивания тоже подойдут, и тёплое питьё, и физический контакт с близким (что не всегда возможно: приступы такой тревоги у взрослых с ранним травматическим опытом часто бывают спровоцированы именно физическим отсутствием значимого человека, расставанием или угрозой расставания). В последнем случае вполне оправдано использование противотревожных препаратов: иначе расставание даже с плохим партнёром становится невозможным, поскольку тревога непереживаема.
Внутреннего младенца, которому плохо, не нужно прорабатывать, растить или трансформировать: его нужно успокоить, чтобы он уснул. Тогда он вернет психику взрослому, который сумеет все остальное.
© Анастасия Долганова
ОКР (Обсессивно-компульсивное расстройство)
